СЛЕДЫ НА ЖЕНСКОЙ ДУШЕ

С бывшей партизанкой из Белоруссии Любовью Михайловной Акуловой я разговаривал в Волгограде.  Наш разговор пойдёт не о подвигах, а о выживании.

В деревнях Климовичи и Иваново немцы расстреляли много родственников Любы Акуловой. Погибла часть её родни в Гомеле и Бобруйске. Каратели не пощадили даже трёхлетнего малыша. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что остатки цыганских семей потянулись в партизанские отряды.

«Отца забрали в армию в начале войны. Он погиб под Сталинградом. Сам из гомельцев, род бинри. Акулов Михаил Иванович. Дядя, Яков Николаевич Боровой, жил в Бобруйске с женой Любой. Ему было под пятьдесят. Но здоровый, крепкий. Пятеро детей. Старший сын, Николай, был уже взрослый, 24 года. 

Когда немцы схватили семью, дядя Яков с сыном оказались в одной смертной камере. Рядом были две камеры: мужская и женская. Мужчин сидело 18 человек, но из цыган только они. И вот скоро они узнают, что женскую камеру расстреляли. Дядина жена, Люба, была помладше его - красавица. И дети погибли: Юзик, лет 13-14-ти, Серафина лет 12-ти, Люба 8-ми лет, а Пете было 4 года.

Как дядя узнал, что им конец - сделал такой рывок. «Давайте, -говорит, - шумите, будто делаете подкоп, а я стану за дверью». Тогда люди стали в дальнем конце мисками скрести. На звук вошёл немец. Ругнулся: «Ферфлюхтер» не знаю, что это по-немецки. Бросился к заключённым. Дядя свернул ему шею. Потом переоделся в его одежду. Дело было поздно вечером. Вышел уже как охранник, походил туда-сюда. Снова зашёл в камеру.

«Давайте спасаться, кто как может. Будем добираться к партизанам. Рядом река. К ней не бегите - ползите». Дядя учит: «Как реку переплывёте, ползите, не вставайте в рост. Вместе не ползите, рассеивайтесь. Когда доберётесь до леса. Там засада, будут стрелять! Поднимайте руки и кричите: «Мы свои! Из смертной камеры!». Так и сделали.

И всё получилось. Только один русский - худенький - под лёд попал, утонул. Остальные спаслись. Двое сильно заболели; у Николая началась пневмония. Воспаление лёгких. Партизаны людей переодели, накормили, напоили горячим чаем.

Когда Николай отошёл, стал сильно мстить за мать, за братьев, за сестёр. Не мог дядя Яков его удержать, чтобы был осторожнее. Ранили его в бою сильно. Но он поправился и партизанил до конца. Кажется, это был «Невский отряд». Сейчас Николай живёт в Бобруйске, состоит в обществе ветеранов. Много раз награждён. Награды были и у дяди Якова. От райисполкома ему выделили машину «Волгу». Он за языками ходил.

Мне, - продолжает Любовь Михайловна, - в начале войны было 11 лет. Мы жили своим домом в посёлке Гнедайка Будо-кошелёвского района Гомельской области. Мой старший брат пошёл в партизаны в бригаду Фёдорова. Его звали Акулов Николай Михайлович 1924 года рождения. Чтобы нас не расстреляли, он взял мать, младшего брата и меня в лес. Мы зарыли свои вещи рядом с домом и ушли. Было это осенью 1942 года. Помню, 15 сентября картошку копали, а 27-го брат нас забрал.

- Партизаны вас защищали? - спросил я.

- Что? - не поняла моя собеседница.

- Ну, белорусы из отряда.

- Так мы и были партизаны! Мы защищали белорусов, они нас. В лесу никто не считался, кто какой нации. Все хотели выжить. Соли не было. Тиф. Желтуха. Кругом немцы. Пшеница кончилась. Жито кипятили - горькую рожь. Солили удобрениями. А в отряде дети маленькие.

Я с русской девочкой, Леной Егоровой, ходила на разведку. Ей лет 14, грамотная. Немцы тогда деревни жгли, а жителей сгоняли в одно место. Ну, мы к этой большой деревне подойдём, дальше из леса - ползком на поляну с прошлогодней картошкой. Люди друг друга не знают толком. Выйдут копать - вроде и мы рядом. Одеты как деревенские. Лапти, торба. Одежда вся в грязи. Люди картошку складывают кучками, сушат. Мы с Леной к разговорам прислушиваемся: есть ли карательный отряд, или только местные полицаи. С разведки вернёмся, всё доложим. Торбы вытряхнем.

Вот нагибаемся за картошкой, поглядываем по сторонам. Сами словно невзначай тесним скотину к деревьям. Первый раз трёх коров так подогнали. Второй раз четырёх коров. Отряду стало легче. Одну корову - дойную - оставили при штабе, чтобы похлёбку побелить детям.

Старший мой брат погиб на засаде. Взрывал поезда и погиб. Младший на мине подорвался. Тоже вроде меня питание добывал. Ходил и искал щупом зарытый хлеб. Звали его Дмитрий Акулов. Ему только исполнилось шестнадцать.

Я ранена была, когда отряд шёл в лес - заметили сверху подводы, самолёт нас обстрелял и сбросил бомбы. Мне осколок попал в голову, а маме под лёгкое. Она была ослаблена после тифа и умерла. Это было в Будо-кошелёвском районе. Потом отряд шёл через Слоним, Барановичи, Пинск, Дубновичи. После соединения с Красной армией я попала в обоз. Обоз перевозил раненых. Я перебинтовывала людей, никаких ран не боялась. Люди кричали, иногда даже умирали на руках.

Домой вернулась с тётей. Дом сгорел. Вещи зарытые исчезли. Моя семья не одна такая - в отряде были и другие цыганские семьи».

Несколько раз за время разговора Любовь Михайловна с жаром спрашивала меня: «Вы знаете хоть одного цыгана - предателя? Не было их! Раньше не было полицаев и старост, сейчас нет террористов. Я же помню, как в деревнях изменники пальцами в соседей тыкали: «Вот они - партизанские семьи». Я видела, как повесили русскую девушку. Она погибла потому, что её предали. Ни один цыган так не делал! В трудное время цыгане всегда помогали России, царю и потом советской власти!»

Чувствовалось, что это дорогая для неё мысль.

А я невольно подумал: «Ах, если бы все удержались на этой нравственной высоте. Кто сейчас поверит, какими вы были?»